Дело о взрывах почтовых ящиков в г.Тобольске в июне 2012 года (повествование от первого лица обвиняемого Трушникова П.В.)

28.04.2014 г. в Тобольском городском суде был вынесен приговор по данному делу, и журналисты - стервятники тут же растрезвонили по всем СМИ, что справедливость восторжествовала и преступник отправился в колонию строгого режима на 11 лет. Причем все эти новостные "анонсы", как и в 2012 году подкреплялись полувымышленными обстоятельствами дела. А за две недели до приговора эти же СМИ пестрели различными заголовками, смысл которых сводится к навязываемой мысли "преступник может оказаться на свободе". Но где они все были, когда в течении 7 месяцев шло судебное разбирательство. Когда изучались материалы дела и допрашивались свидетели, когда было вскрыта масса фактов преступных действий следователей, когда подсудимым делались заявления о прессинге во время судебного следствия вне зала заседаний и его внешний вид наглядно это подтверждал, а прокурор оправдывала явные преступные действия. Единственным присутствующим на редких судебных заседаниях был тобольский блоггер - журналист Вадим Калина, у которого вполне была возможность сделать свои собственные выводы по делу и озвучить их перед общественностью, но он решил не уподобляться "белой вороне" и не отставать от остальных представителей древней профессии.
Сейчас, когда уже в этом деле не осталось практически темных пятен, настала пора поведать от первого лица обо всех произошедших за два с пополовиной года событиях и действующих лицах.

Пролог
Одним из главных таких лиц, а также основных участников судопроизводства является гр. Чабаров Р.Ю, проживающий г. Тобольск, 4 мкр-н, д - 14 кв.31. По делу он проходит как потерпевший по взрыву 28.06.12г. в 1-м подъезде 14-го года, и именно с него началось моё участие в уголовном деле. В разное время СМИ приписывали мне его то тестем, то соседом. В реальности - он тесть моего знакомого Бересток В.А., и знаю я его порядка 20 лет.
В середине декабря 2011 года этот самый гр. Чабаров Р.Ю., находясь в гостях у своего зятя и по-свински нажравшись, устроил определенный концерт и был вынужден удалиться в расстройстве чувств.
Потом, при поддержке своей жены Натальи он решил отыграться на мне, подав заявление в мировой суд, что я якобы его избил. До сих пор мне не ясно, чем таким они зацепили свою дочь с зятем, что бы те подтверждали несуществующие события, но в принципе от людей, которые смогли в свое время отказаться от своего новорожденного ребенка, можно ожидать что угодно. У того же Славы (зять Чабарова) хватило ума придти ко мне от лица своей тёщи, описать душещипательную историю, что тесть его лежит в реанимации, и с меня его тёща с тестем мечтают получить денежную компенсацию, а он просто не может пойти против их воли. На тот момент (а это было начало января 2012г.) я просто послал его вместе с тёщей и тестем ... в суд.
О том, что Чабаров действительно заявил в мировой суд я узнал только в конце марта 2012г. от сотрудника УУР УВД г.Тобольска Д.А.Билана, и это еще одно действующие лицо в этой истории. Оказалось так, что Чабаров в заявлении указал не мой адрес, ну и само собой повестки от мирового судьи уходили просто "на деревню дедушке". После того, как Д.Билан проинформировал меня о том, что меня ищет мировой судья Галютин (кстати, мой по даче, город у нас тесный), я сходил в мировой суд, ознакомился с заявлением Чабарова и приложенной справкой, что ему нанесен легкий вред здоровью. Справка эта, кстати же была подписана известным в нашем городе врачом - травматологом В.Пягаем. Только вот совсем непонятно с каких пор у нас врачи - травматологи стали ставить диагноз "сотрясение мозга" да и к тому же вести приём в поликлинике ночью (Пягай указал в справке, что Чабаров обратился в поликлинику в день событий, а значит, мог это сделать только ночью). Отметив все моменты в заявлении и справке, я посмеялся над этим еще в первый раз, посетив судью Галютина. Сказал еще ему с иронией – «Ну что ж поделать, суди меня, Игорь, честно и справедливо, раз люди настаивают». С точки зрения юридической безграмотности четы Чабаровых выглядело все банально просто - заявление в суд, справка от врача есть, дочка с зятем подтвердят то что нужно, а у обвиняемого ни свидетелей, никого. Не получилось взять на испуг через зятя, взыщем с него через суд. Только вот это внешне просто. В первое же судебное заседание Чабаров наговорил столько сказок про свои травмы, лечение и больничные листы, что я и вовсе расслабился - информация проверяемая через инстанции, где просто не могут предоставить ложные данные. В ФСС регистрируются все больничные листы, а в реестре Медстраха отображаются все обращения к врачу, не говоря уж о лечении и назначенных процедурах. Неофициально проверив и убедившись, что Чабаров насочинял себе "историю болезни", я оставил заявление ходатайств в вышеуказанные органы под конец этого судебного шоу, хотелось послушать в суде всех представителей этого бессовестного семейства. Тем более, что судья Галютин назначил закономерно судебно - медицинскую экспертизу на предмет выяснения вреда здоровью, чем смутил нашего частного обвинителя Чабарова.
Пока суть да дело, судьи Галютина назначают федеральным судьей, и он передает дело мировому судье Шишкину. Потом уголовное дело довольно долго возвращается с экспертизы и заседания в суде несколько раз переносят. Я за это время уже успел поинтересоваться её итогами, которые не подтвердили никакого вреда здоровью, что напрямую уже говорило об отсутствии состава преступления.
Очередное несостоявшееся судебное заседание было назначено на 13 июня, а 14 июня помощник судьи Шишкина сообщила мне, что следующее судебное заседание состоится только 5 июля, т.к частный обвинитель заявил ходатайство об отложении слушаний в связи с отъездом, и также она советует мне ближе к этой дате позвонить в мировой суд и уточнить. состоится ли заседание, потому как Чабаров точно не знает, успеет вернуться или нет.
Из этого следует как минимум два обстоятельства:
1. Частный обвинитель заявил ходатайство и по нему в любом случае было вынесено решение судьи, о котором он не мог не знать - т.е удовлетворение ходатайства и назначение даты следующего судебного заседания.
2. Я, как участник судопроизводства, само собой уведомлен и о дате следующего заседания и о причинах его переноса - т.е знаю, что гр Чабарова примерно до 5 июля в городе не будет. Уже чуть позже, 22 июня, я присутствую в мировом суде по иному вопросу у судьи Шишкина, и у нас с ним происходит неформальная беседа по поводу нашего судопроизводства с Чабаровым, где я ему излагаю свои планы по заявлению ходатайств в Медстрах и ФСС. А он в свою очередь, выслушав меня на предмет того, что частный обвинитель может оказаться, "заведомо ложным доносчиком", говорит, что не будет иметь ничего против подобных ходатайств.
Вот на этом, в принципе, и закончилось наше в мировом суде разбирательство с Чабаровым. Описал я это в таких подробностях, потому как все вышеизложенное сначала следствие потом суд будут выдавать за мотив для убийства Чабарова. Как бы не было это абсурдно, зная все подробности.
Немного отступая от темы, сразу скажу, что все о чем я повествую может быть подтверждено материалами дела, которых во время следствия скопилось аж 15 томов. В некоторых случаях даже будут осыпаться на определенные листы дела.
Примерно ночью с 21 на 22 июня из какой - то новостной ленты я узнаю, что в 14 доме 4 микрорайона произошел взрыв в почтовом ящике, при котором пострадала женщина. Как это обычно бывает, по адр***кого - то происшествия обычно возникает ассоциация о знакомых людях, которые там проживают. Вот и в тот момент я как-то непроизвольно вспомнил про Чабарова, как единственного кто из знакомых живет в этом доме.
Но, во-первых, по фото в ленте было видно, что место происшествия это 7 подъезд, а во-вторых вспомнил, что наш частный обвинитель сейчас в отъезде, и даже капли какого-то беспокойства не появились. Да и самому событию я особо значения не придал. Не знаю почему, но вообще не появилось никакого интереса к этому взрыву.
На следующий день я полдня провел по делам в городе (а проживаю я в летний период на даче за городом), там ничего необычного не напоминаю о вчерашних событиях. Вечером того же дня, 22 июня, я обнаруживаю пропущенный вызов в с городского номера 39-96-98. на даче я в кармане телефон практически не ношу, на пропущенные вызовы перезваниваю позже, как и было в этом случае. Перезванивая на этот номер слышу на том конце Диму Билана, который в ходе непринужденно завязанной беседе начинает у меня интересоваться, где я сейчас проживаю и чем занимаюсь. В свою очередь я у него интересуюсь, чем вызвано его любопытсвтво, но что он отвечает слышал ли я о том, что вчера произошло в городе. Единственное что я слышал, это конечно про взрыв, и уточняя это ли он имеет ввиду, интересуюсь в чем взаимосвязь между произошедшим и его звонком ко мне. На что он говорит, что начальство заставляет проверять всех, кто как-либо был связан с делами, где регулировали взрывные устройства, тем самым напоминая мне о событиях 2005 - 2007 годов, когда буквально на пустом месте меня пытались сделать главным фигурантом дела, где якобы присутствовало взрывное устройство. Это напоминание меня задело и Билан быстро свел разговор в позитивную тему. Из любопытства я, конечно, поинтересовался, что там взорвалось в 4 - м микрорайоне, на что он мне ответил, что это какая-то детская самоделка из пачки сигарет с парой прикрепленных спичек и чиркаша от коробка, приклеенного к ящику. На этом, в принципе наш разговор тогда закончился, но определенный осадок от него остался. В тот же или на следующий день на одном из Тобольских форумов в теме обсуждений этого взрыва я даже отписался по поводу звонка Билана – примерно "звонил мне тут один человек из нашего УВД и намекал непринужденно, а не я ли это сделал." Комментарии к моему высказыванию, насколько я помню, свелись в шутку.
Эта писанина до сих пор присутствует на том форуме. Позже я с одним человеком в мессенджере вел беседу на эту тему, человек был осведомлен о моих делах в мировом суде, и невзначай я тоже пошутил на тему "был бы взрыв не в 7-м, а в 1-м подъезде и мой частный обвинитель был в городе, то с его подлющей натурой обязательно бы заявил, что это на него покушались". Что-то в этом роде, и также свели разговор в шутку. Вот так вот за неделю, я буквально предсказал последующие события.

Часть первая. Безвыходное положение

Утром 28 июня, около 10 утра мне звонит все тот же Билан и просит о встрече, чтобы поговорить. Озвучивает, что тема разговора все та же, что надо уточнить у меня пару вопросов я опять ссылаться "мол, начальство заставляет всех проверять!". У меня не было желания с ним встречаться, тем более, что ночь накануне я не спал (был на рыбалке), но все-таки объясняю как до меня добраться. Приехал он где то через час, по пути еще несколько раз перезванивал, уточнял маршрут. Кстати, были они вместе с майором Деевым. Есть такой "универсальный" гаишник - то квартирные кражи раскрывает, то с наркотиками кого-то задерживает, но из новостных лент не вылезает стабильно. Разговора с Биланом, в принципе, никакого и не было, он практически сразу начал уговаривать меня съездить на пару часов в УВД для разговора с начальством и чуть ли не на Библии клялся, что привезет сам лично обратно. В конце концов согласившись, я делаю очередную глупость и еду с ним. По пути он мне сообщает, что утром был еще один взрыв и что пострадавший есть никто иной как Чабаров. Я ему сначала не верю, думаю что разыгрывают меня, зная о нашем судопроизводстве, вспоминаю тут же, что Чабарова сейчас вообще в городе не должно быть. Потом уже, понял что он не врет излагаю то, как обстоят у нас дела в мировом суде, на что Билан говорит: "Ну, если все действительно так, то в отношении тебя подозрения отпадут. Так ты и расскажешь сейчас людям в УВД".
Но в УВД, как оказалось, никого не интересует как действительно обстоят дела у нас с Чабаровым в мировом суде. Начинается круговорот по одной схеме: приходит человек и задает вопросы типа "Зачем хотел взорвать Уткина? Зачем хотел взорвать Чабарова?". Люди меняются, вопросы остаются все те же. К концу дня я уже плюнул на них всех и сказал: "либо я еду домой, либо я иду в камеру". Сказывалось опять же недосыпание. Уже к вечеру пришёл следователь Багомедов и допросил меня как свидетеля, на предмет того где я был и чем занимался с 18 по 28 июня. По ситуации выходило, что никто не собирается меня задерживать. И вот тут все тот же Билан проявляет инициативу и начинает названивать различным людям с завуалированными претензиями по этому поводу. На одном таком звонке он зовет к аппарату Багомедова, тот выслушивает, и возвращаясь ко мне, по-быстрому заканчивает протокол допроса свидетеля и начинается составлять протокол задержания. Я тут же ему и Билану сказал, что если собрались задерживать, то вызывайте сразу адвоката Кучинского. В первую очередь я предполагал, что Багомедов сразу будет меня допрашивать как подозреваемого, на что он ответил, что допрос подождет до утра, тогда же и адвоката можно вызвать. Но на всякий случай я все же отметил в протоколе, что адвокат по моему заявлению не предоставлен. После задержания была процедура дактилоскопирования и взятия смывов с рук (что потом оказалось бесполезными процедурами). Не помню в каком моменте именно, но Билан успел мне поведать, что уже установлено, что взрывчатое вещество состояло из серебрянки и марганцовки. И их обнаружили у меня на даче. Еще тогда я ему сказал, что он несет чушь и данные вещества в картонной пачке взорваться не могут. На тот момент я и не предполагал, что по инициативе того же Билана были проведены обыски по адресам моего жительства и адресам родственников. Но никаких взрывчатых веществ никто там не находил, как потом информировали СМИ. И никакой селитры у меня никто не изымал, согласно протоколов обыска, как потом муссировали даже в суде. Примерно в пол- четвертого утра я был препровожден Биланом в ИВС, где он против моей воли пристроил ко мне в камеру Алексея Н., с целью послушать что я буду говорить, о чем последний мне сразу же рассказал. А в начале седьмого утра я был выведен из камеры под предлогом, что ко мне пришел адвокат. Это была еще одна глупость, совершенная мной - не подумав как следует, выйти из камеры. Но на тот момент я не имел причин чего-то опасаться. В результате вместо следственного кабинета я был скручен сотрудниками ОБОП УУР областного УВД и в наручниках с шапкой на голове обмотанной скотчем посажен в машину и вывезен в Тюмень. Наручники и шапку с меня сняли только в кабинете В. Кабанцева (какой-то начальник ОБОП) в Тюмени на ул. 30 лет Победы, 6. Тот мне практически сразу сказал: -"Сейчас поедем проходить полиграф. Если говоришь правду то мы тебя отвозим обратно в Тобольск, если врешь, то работаем дальше. Я, после насильственного вывоза из Тобольска и безмолвной поездки, даже обрадовался по наивности своей. Опять же сказывалось недосыпание, не пришла в голову простейшая мысль: " А стоило вот так меня вывозить, чтобы потом просто так вернуть обратно?" Вместе с Кабанцевым и его сотрудником Кадырбаевым на личном автомобиле первого мы поехали на ул. Пермякова в какое-то подразделение СК РФ. Там Кабанцев предварительно с глазу на глаз поговорил с девушкой - специалистом, потом ко мне подключили контакты и она задавала различные вопросы с вариантами ответов. После всех тестов девушка - специалист мне в глаза сказала, что я вру и что она видит по результатам, что это был я. Этим я был буквально ошарашен. Лишь спустя неделю, я, анализируя все события, понял, что это театральное действие с полиграфом было нужно, чтобы оправдать передо мной их последующие действия. В материалах дела у нас имеется заключение полиграфолога Цибульской, но в нем абсолютно другие вопросы и ответы, буквально подогнанные под "нужные". Ну и конечно оно "быстро сделанное" не без промахов. То специалист указывает данные, якобы известные ей из материалов дела, но этих данных на тот момент не было. То вопросы прямо следует из ответов на предыдущие вопросы. А в конце и вовсе делается вывод не по исследованию, а фактически по делу. В суде мы так и не увидели специалиста Цибульскую, чьим именем подписано это заключение. По закону она не могла уклониться от явки в суд. Но как показало изучение материалов судебного следствия, ее в суд вообще никто не вызывал, в деле нет ни одного уведомления о ее вызове, хотя ходатайство защиты о ее допросе было удовлетворено. После полиграфа меня возвращают на ул. 30 лет Победы, 6, где буквально на входе вновь надевают на голову шапку перестегивают назад наручники. Потом поднимают на второй этаж снимают наручники и буквально всего обматывают скотчем. Потом матрац, два электрода и в течение дня меня "программируют" электротоком под необходимые показания. Кроме того, что отображено в протоколе допроса, там под электротоком было навязано еще много всего прочего. И какие-то взрывы в Тюмени, и то, что я являюсь киллером, нанятым самим губернатором Якушевым (мол принадлежащая ему фирма "Дрозд" имеет какой-то конфликт с Сергеем Уткиным). На этом матрасе под электротоком вообще исключается возможность от чего-то отказаться. Нужно было бы признание о взрывах в Москве и Волгодонске или в убийстве Кеннеди - пришлось бы тоже брать на себя и выдумывать обстоятельства тех событий. В результате всего у нас получилось взрывное устройство по схеме которую описал мне Билан еще 22 июня и взрывчатое вещество из смеси серебрянки и марганцовки, к чему в процессе истязаний еще добавились магний, порох и селитра. Я тогда еще понимал, что все это чушь, и такая конструкция не может быть реальным взрывным устройством, способным покалечить человека, но тем проще это было повторять.
Закончилась вся эта карусель тем, что в какой-то момент я просто провалился в пустоту, даже не успев испытать облегчение, что все закончилось. В себя пришел от того, что меня буквальном смысле реанимируют, но уже не током, а вручную. В том же состоянии, что я находился, только перевернутым на спину. Из разговоров я понял, что они "переборщили" и произошла остановка сердца, но "мотор завелся" и решали продолжать дальше или нет. Потом уже, когда я умывался, понял, что в процессе истязаний у меня вдобавок пошла кровь носом, видимо был сильный скачок давления. Минут через 40 я уже сидел в обществе следователя Багомедова и двух оперов ОБОПа. Багомедов заполнял протокол допроса, уточняя некоторые моменты в основном у них, а меня занимала мысль - присутствовал он там в комнате тоже или приехал позже.
После подписания протокола допроса (отказаться я от этого никак не мог, но подписывая листы я на обратной стороне одного из них сделал короткую надпись "э. ток") меня свозили на медицинское освидетельствование, где невзирая на мой внешний вид, доктор сделал заключение об отсутствии следов насилия. В общем то каких-то ушибов, гематом и ссадин не было - за время проведенное в ОБОП меня фактически никто ни разу не ударил. Освидетельствование это проходило в городском морге г. Тюмени по ул. Котовского и один из сопровождавших оперов ОБОП тогда пошутил: "Еще немного и ты бы сюда своими ногами уже не пришел". После освидетельствования глубокой ночью (ночь с 29 на 30 июня) меня вернули снова в ОБОП на ул. 30 лет Победы, 6, где состоялся очень обстоятельный разговор. Меня проинформировали, что сейчас придет машина и мы поедем в Тобольск проводить следственное действие, где я должен был на месте повторить те показания, которые накануне были запротоколированы. Сначала это известие меня обрадовало, как возможность в родных пенатах вырваться от ОБОПовцев. Тем более, что навязанные показания на тот момент ничего не стоили - в протоколе допроса ни то, что фамилии, но даже об участии адвоката ничего не говорилось (Багомедов просто не знал, какого адвоката подыщут ОБОПовцы, и внес данные уже позже). Но тут я недооценил оперов, они предусмотрели практически все. В процессе беседы мне объяснили, что произойдет в том или ином случае. В общем все сводилось к тому, что если последует хоть одно неожиданное действие с моей стороны (не вписывающиеся в них планы), то следственное действие будет прервано и меня вернуть обратно в Тюмен. А за срыв следственного эксперимента и в целях недопущения подобного в дальнейшем мне клятвенно обещали привезти в Тюмень кого-то из моих ближайших родственников для тех же самых "процедур" с электротоком. Мол "не нравится быть одному, добавится подельник". Практически недвусмысленно указывали, что этим понедельникам станет мой старший сын Антон. Ко всему этому Багомедов, если так можно назвать, попросил меня написать 2 заявления 29-м числом, где я соглашаюсь и на следственные действия в ночное время, и прошу предоставить мне любого адвоката. При написании данных заявлений я как бы невзначай делаю грубые орфографические ошибки в первом же слове шапки "Заместителю". Под утро, опять же в шапке на голове и наручниках, меня посадили в машину и повезли в Тобольск. В городе сначала привезли в шестой отдел ОБОП, это я понял безошибочно и сразу сказал, что нет смысла держать меня в шапке, раз я знаю где нахожусь. Потом кто-то обратил внимание на вид моей одежды, мол как в таком виде они будут меня везде возить. Сначала препроводили к умывальнику, где я безуспешно пытался смыть грязь и кровь. А потом приехал Д. Билан и привез мне пакет с одеждой, который накануне у него оставила моя жена (передачу в ИВС не приняли ввиду моего отсутствия). Мне пришлось переодеться, а одежду в которой я был с момента отъезда из дома у меня забрали. И кроме помещения ОБОП в Тобольске я в ней нигде не был.
Часов в 9 утра меня сначала повезли в Тобольский городской суд для избрания меры пресечения. Там же я первый увидел своего "приписанного" адвоката гр. Бутакова В.И. (адвокатская контора: г. Тюмень, ул. 30 лет Победы, 14). Несмотря на утро, он был уже в изрядном подпитии - как выяснилось позже, он ночью уже находился в ОБОП, где "отдыхал" с операми пока я находился с Багомедовым и другими операми. В зале суда уже бегала подготовленная девочка с видеокамерой - Анастасия Рудакова, ныне Гулина - представитель пресс службы местного УВД. В заседании я нашел в себе силы отстаивать необоснованность заключения под стражу, чем вызвал показательное молчаливое недовольство ОБОПовцев. И даже усмехнулся от того, что пьяный вид адвоката Бутакова его нечленораздельное выступление, никак не возмутили судью Задворнову. Но закон и совесть не присущи тобольским судьям и мера пресечения в виде заключения под стражу все-таки была мне избрана. На тот момент я еще не знал, что днем ранее та же Задворнова признала законность проведения 4-х обысков по адресам связанным со мной.
После суда меня вновь привезли в ОБОП г. Тобольска, где просто провели беседу по поводу моего выступления в суде. Сказали, что это первый и последний раз прошло для меня безнаказанно, в чем я позже убедился.
Следственный эксперимент начался с поездки на дачу, где по показаниям я изготавливал взрывные устройства. Такому началу поспособствовал я сам, зная что в субботу там наверняка находятся мои родственники, и прежде всего надо дать им знать что происходит. Сопровождало меня большое количество народу. Кроме Багомедова, Бутакова и двух тюменских оперов, к одному из которых я был постоянно прикован наручниками, были еще несколько оперов тобольского ОБОП, двое парнишек - понятых (Саитмаметов и Игумнов), которые тоже были не случайные прохожие с улицы, а чьи-то знакомые. А также нас сопровождал целый взвод бойцов тюменского ОМОНа, которые буквально оцепили нас как телохранители. По местам же наших остановок еще одно, внешнее кольцо создавали многочисленные сотрудники тобольского УВД. Поэтому пробиться к мне не смог бы даже десяток нужных и полезных адвокатов, не говоря уж о том, чтоб вырваться мне самому.
После требуемых от меня действий на даче, уже на выходе с участка я бросил своим родственникам фразу: "Позвоните Кучинскому"(адвокат Кучинский), за что сразу же поплатился. Меня довели до машины, там сразу же напялили снова шапку на голову и, как я понял, наша машина отделилась от всех остальных в сторону города. С большей частью вероятности могу сказать, что привезли меня снова тобольский ОБОП, так же в шапке и наручниках заволокли внутрь в какой-то кабинет. Потом до боли знакомая "процедура"- матрас, электроды, электроток. Только все молча. На тот момент мне показалось, что продолжалось все несколько часов, но как следует из протокола следственного эксперимента, на это ушло около часа (Багомедов халатно отнесся к протоколу, в результате поездка из города на дачу заняла 20 минут, а обратно 1 час 20 минут). После "процедур" меня снова предупредили, что в следующий раз при подобной попытке кому-то что-то сказать или сделать не то, разговор продолжится в Тюмени, в знакомой мне "пыточной" и в компании с моими родственниками, которых нетрудно забрать с дачи. Так же мне отметили, что я пытался обмануть в показаниях насчет урны возле подъезда и факт ее отсутствия вскрылся. Поэтому я теперь должен указывать не на нее, как в показаниях, а на место в самом подъезде.
Не буду вдаваться в подробности дальнейших поездок, почти везде я либо указывал в первое попавшееся место, либо туда, куда надо было Багомедову. Но по ходу этого всего действия я непринужденно отмечал несуразные моменты. Так в 14 доме 4 микрорайона я увидел установленные домофоны, которые без труда можно открыть универсальным ключом от домофона с моей связки ключей, а по показаниям я будто бы выжидал, когда кто-нибудь выйдет из подъезда. Крышки почтовых ящиков открывались в новинку для меня вертикально, поэтому я изначально не мог открыть дверцу. Замки на ящиках простые, но современные цилиндрические, их отверткой просто так не открыть. А самое интересное я увидел в подъезде Чабарова. Зная номер его квартиры, я быстро сообразил, что его ящик находился на другой стене, где ящики отсутствовали. На стене имелся горелый след от взрыва и следы от крепления трех рядов ящиков, то есть отсутствовали 15 ящиков. След взрыва был прямо пропорционален среднему ряду ящиков, которые должны были иметь нумерацию с 25 по 29. Вот тут у меня просто возникло недоумение - номер его квартиры 31 и ящик должен был находиться в крайнем правом ряду, а не в середине. Но факт остается фактом. Багомедов хотел, чтобы я указал на след от взрыва, я указал.
Во время этого следственного эксперимента присутствовал инженер - сапер ОМОНа Сотов, который постоянно всем своим видом показывал, что не верит ни во что, что рассказывается и показывается. Несколько раз он пытался что-то сказать Багомедову по этому поводу, тот кивал головой, но продолжал писать дальше. В какой-то момент Сотов вообще выразил крайнее недовольство (то ли плюнул, то ли фыркнул) и ушел. После следственного эксперимента все приехали в СО по г. Тобольск (Следственный комитет). Багомедов часа 2 колдовал над показаниями подозреваемого и оформил их как показания обвиняемого, которые дал мне на подпись. Тут же я подписал, что ознакомился с постановлением о привлечении в качестве обвиняемого. ОБОПовского адвоката Бутакова я видел рядом только во время следственного эксперимента, он так же был участником фотосессии, и как потом будет говориться "все делалось в присутствии адвоката".
В процессе истязаний в ОБОПе днем ранее меня вынудили так же наговорить чуши по поводу событий 2005 года, что мне так же было на руку. Обстоятельства, которые описаны в протоколах допросов подозреваемого и обвиняемого по этим событиям, вообще не соответствуют реальным, установленным ранее. Но Багомедова и ОБОПовцев они устроили, вдобавок и по этой части показания Багомедов решил провести следственный эксперимент, что и сделал под вечер после вышеописанных действий.
После всех этих формальностей я думал, что меня вернут в ИВС г. Тобольска, но часов в 8 вечера все собрались обратно в Тюмень. Лишь по пути уже мне сказали, что везут меня на тюменский ИВС в п. Винзили.
Тут стоит упомянуть еще про одно действующее лицо - зам. начальника областного УВД генерала Сидаш. Как позже выяснилось, именно его убедил Билан 28 июня 2012 года в моей виновности (на голом месте) и именно он непосредственно руководил операми областного ОБОПа, отдавал приказы что со мой делать и т.д. Даже во время пыток электротоком он постоянно им звонил и кричал, что ему нужен результат любой ценой. И при следственном эксперименте он также присутствовал и корректировал его ход со стороны.
На Тюменский ИВС меня приняли без всяких документов тоже с его "доброго слова" и заверений, что все бумаги будут в понедельник. И до сих пор присутствие в деле генерала Сидаша незримо ощущается. Все работники областного УВД, выступавшие в суде в качестве свидетелей, буквально тряслись, давая показания, включая инженера - сапера , который в отличие от следственного эксперимента превратился на суде в абсолютно другого человека. А на показаниях экспертов областного УВД вообще нужно изменять законы физики и химии. Позже я неоднократно слышал о том, что за раскрытие взрывов в Тобольске в кратчайшие сроки генерал Сидаш заручился перед Москвой, и поэтому я именно ему должен быть "благодарен" своему задержанию и всеми последующими событиям. И в любом случае, ни через день, ни через месяц, ни по исходу следствия, я никак не мог оказаться невиновен, иначе к генералу Сидашу возникнет сразу масса вопросов. Поэтому генеральская рука приложилась в этом деле ко многому.
3 или 4 июля 2012 года я был вывезен обоповцами из ИВС поселка Винзили к ним на ул. 30 лет Победы, 6. Отношение ко мне немного изменилось, меня просто как бы по-другому убеждали не отказываться ни при каких обстоятельствах от навязанных мне показаний, говорили что заключат досудебное соглашение, переквалифицируют обвинение и сведут все к условному наказанию. Я не выражил им какой-либо позиции вообще. Под конец мне все-таки высказали угрозу подтекстом: "Мы люди подневольные, если генерал прикажет, то придется тебя снова везти к нам и любыми методами убеждать. А там, смотри, появятся еще несколько эпизодов". После этого меня вернули на ИВС п. Винзили, где в общем я просидел 10 суток. Оттуда я пытался обжаловать меру пресечения (дается трое суток), но мне просто было отказано в бумаге и ручке.
На этом, в принципе, закончился период с того момента как я "на пару часов уехал с Биланом" до того как оказался в СИЗО-1, и за все это время буквально не имел возможности к каким-либо самостоятельным действиям. Из-за угрозы своей жизни и здоровью и потенциальных угроз в адрес родственников соглашался со всеми требованиями. В СМИ это будет озвучено как "преступник задержан, дал признательные показания, которые подтвердил в ходе проверки показаний на месте".

Часть вторая. Тюрьма. Следствие.

В СИЗО - 1 города Тюмени я оказался 10 июля 2012 года, куда был этапирован из ИВС п.Винзили. Первое, что я сделал - написал ходатайство о восстановлении срока обжалования и кассационную жалобу на постановление об избрании меры пресечения. Судья Задворнова откажет мне в ходатайстве, ее отказ будет обжалован с положительным результатом и жалоба принята. Но рассмотрение этой жалобы пройдет только в конце сентября, когда срок содержания под стражей будет уже продлен. И само собой жалобу оставят без удовлетворения. Так же сразу по прибытию в СИЗО я написал заявление в котором изложил кратко все события, которые произошли со мной 28 - 30 июня. Но подумав, отправлять данное заявление через СИЗО я не стал, и как выяснилось потом правильно сделал. О том, что я нахожусь в СИЗО я, хоть и не лично, но смог сообщить родственникам и поэтому закономерно должен был появиться мой адвокат, которому я мог доверять, и поэтому решил с заявлением обождать. В лице своего защитника на тот момент я ожидал увидеть адвоката Кучинского В.Г., но опять же мне не было известно, что у него на данный момент идет переоформление лицензии и в дело он вступит только в октябре.
20 июля 12 года я в первый раз говорил с родственниками сам и узнал, что вместо адвоката Кучинского В.Г. временно меня защищать будет некто адвокат Моисеенко, который в ближайшие дни приедет в СИЗО. Тем временем в Тобольске по всей видимости торопились на основе моих «признательных показаний» побыстрее закончить дело и передать в суд. Все экспертизы назначались и проводились очень быстро. 24 июля я был отправлен на психолого-психиатрическую экспертизу в специальное отделение на территории СИЗО. В этот же день я познакомился с адвокатом Моисеенко. И с первых же минут беседы я понял, что представляет он вовсе не мои интересы, а интересы следствия. Не буду расписывать подробно, с чего я сделал такое заключение, скажу только, что Андрюша Моисеенко выдал себя наверняка уже тем, что стал аккуратно меня «прощупывать» на предмет насколько я сильно запуган ОБОПом. Поняв это, я не стал его разочаровывать, изобразил тот настрой, который он ожидал от меня увидеть. Таким образом, моя реальная защита была отложена до октября.
16 августа 2012 года в Тобольске продлили меру пресечения без моего участия под предлогом, что я нахожусь на экспертизе, хотя на этот момент я уже был выписан. Однако согласно липовой справке экспертиза продлится до начала сентября. Последующие обжалования этого постановления плоть до Верховного Суда результата не дали - все решения ссылались на эту липовую справку. Пока я находился в тюрьме первые месяцы, в Тобольске закрыли ИВС на ремонт и тобольских следственных стали возить в ИВС п.Уват. В первый раз я находился п.Уват с 7 по 25 сентября 2012 года. 9 сентября 2012 года ко мне в п.Уват приехала новая следователь по делу Кирпичева И.В. (ныне Паринова). Её интересовал единственный вопрос - намерен ли я сотрудничать со следствием и дальше давать признательные показания. На что я ей ответил, что еще никому не давал признательных показаний и что с ней в отсутствие защитника разговаривать не желаю. Наша беседа ей явно не понравилась. В результате через несколько дней я был вывезен в Тобольск якобы на допрос, но вместо следователя и адвоката ко мне пришли 2 опера тюменского ОБОП и напрямую заявили, что раз я отказываюсь от сотрудничества со следователем Кирпичёвой то никаких допросов не будет я первым же этапом возвращаюсь обратно в Тюмень, где они продолжат со мной работать. Опять же забегая вперед скажу, что это была последняя встреча с опричниками генерала Сидаша.
21 сентября 1912 года мне вновь продлили меру пресечения, постановление выносил судья Криванков. Примечателен тот факт, что накануне я получил уведомление председателя городского суда Ракова от 19 сентября 2012 года, где сообщалось, что 28 сентября 2012 года в Тюменском областном суде состоится слушание по моей жалобе и я буду участвовать посредством видеоконференц связи. Из этого получается, что за два дня до продления мне срока председатель суда знал, что 28 сентября я буду находиться под стражей. Может судья Криванков загодя сообщил Ракову, что он намерен продлить мне срок содержания под стражей. А может это Раков указал Криванкову, что его нужно продлить. В любом случае слушание 21 сентября 1912 года было чистой формальностью (Постановление так же обжаловалось плоть до Верховного Суда Российской Федерации). Все постановления, выносимые в отношении меня (не только по мере пресечения) мной обжаловались в соответствии с законом во всех вышестоящих судах. Также было написано немало жалоб в органы Прокуратуры и Следственного комитета, отказы и отписки на которые так же обжаловались в вышестоящий орган.
Следующая поездка на Уватский ИВС (14 - 25 октября 2012 года) обозначилась не менее интересными событиями. Следователь Кирпичёва решила провести очную ставку между мной и С.Игнатьевым, фигурантом дела по 2005 году. Данное следственное действие вообще не вписывалась ни в какие рамки закона, так как уголовное дело по которому проводилось очная ставка было приостановлено, следствие по нему не велось, обвинения мне по нему никто не предъявлял. В процессе же очной ставки большому неудовольствию Кирпичевой, С.Игнатов рассказал как его убедили давать показания в 2005 году и как угрозами заставили подтверждать эти показания уже в конце июня 2012 года, когда ему остался месяц до освобождения из колонии. С октября месяца к делу был допущен адвокат Кучинский, и используя момент проведения очной ставки в самом СО по г. Тобольск, мы официально зарегистрировали в канцелярии следственного отдела мое заявление, которое я написал в момент поступления СИЗО-1 (позднее в деле появится справка, что никаких заявлений от меня в СО по г. Тобольск от 23.10.2012 г. не поступало). В тоже время, в очередной раз мне продлили меру пресечения, руководствуясь лишь «законностью» ранее принятых решений по этому поводу.
С ноября 2012 года по сентябрь 2013 года все поездки в Тобольск на любые следственные действия были однодневными, то есть выездами с утра до вечера на спецавтомобилях под конвоем.
В январе 2013 года по моему ходатайству был проведен допрос обвиняемого, где в процессе допроса я не только изложил события моего задержания и принуждения к показаниям в июне 2012 года, но и указал на все противоречия материалов дела с реальными обстоятельствами (в том числе и про несоответствие следа от взрыва в подъезде Чабарова его ящику, и про пометки, которые я делал при допросах под принуждением). Судья Сайдашева в период судебного следствия категорично отказала стороне защиты в оглашении данного протокола допроса, как и других допросов, которые состоялись во время следствия позднее.
С февраля 2013 года дело было передано в производство следователя Д. Скипина. На сегодняшний день я вполне обоснованно могу называть его преступником. Только по данному уголовному делу объем фальсификаций материалов дела, понуждения и принуждения свидетелей к даче показаний и других должностных преступлений просто поражает. Одних только различных постановлений с фабулой обвинения, предъявленного лишь в мае 2013 года, но датированных ранними датами и вынесенными от лица других следователей, в деле около трех десятков. Практически каждый «липовый» документ по своему содержанию указывает на то, что вынесен он задним числом и именно Скипиным. Доходя до абсурда, в одном из постановлений от 28 июня 2012 года указано, что расследуется уголовное дело в отношении меня по обвинению, которое будет предъявлено лишь 27 мая 2013 года. Мало того, что на 28 июня 2012 года дела по такой фабуле обвинения не существовало, но и я сам на тот момент процессуально не только обвиняемым, но даже подозреваемым не являлся.
В апреле 2013 года в рамках дополнительного допроса я наконец-то заявляю свидетеля, про которого ранее не хотел упоминать (с легкой руки областного ОБОП и генерала Сидаша он бы стал моим подельником), и ходатайствую о допросе Алексея Д., с которым фактически находился во время инкриминируемых мне действий. На тот момент я полагаю, что спустя год никто не решится его переплести к данному делу, тем более, что он уже допрашивался Кирпичевой как свидетель в ноябре 2012 года, но по моей просьбе просто умолчал о действительных событиях июня 2012 года. Скипин, вместо того, чтобы вызвать Алексея Д. на допрос, дает указание сотрудникам Тобольского ОБОП, которые вывозят его из дома к себе в отдел, и в результате их «успешной работы» в деле появляется протокол допроса свидетеля, в котором он не только не подтверждает мои показания, но еще и утверждает, что подобные показания были навязанны ему мной. Это было уже конкретное хамство со стороны Скипина. И несмотря на уговоры, Алексей Д. так и не решился обратиться в прокуратуру и другие органы по факту принуждения его к даче ложных показаний.
Но Скипину и его показаний было мало, и в деле появились еще два свидетеля (друзья Алексея Д.), которые всецело подтверждали его показания. А тот факт, что один из этих свидетелей по биллингу его телефона на момент событий находился за 500 километров от Тобольска, впоследствии судья Сайдашева просто проигнорировала.
22 мая 2013 года, по всей видимости, по инициативе Скипина было возобновлено дело по 2005 году, по которому еще в 2007 году была установлена моя непричастность. И без всякого дополнительного следствия дела 2005 и 2012 годов были объединены, а 27 мая 2013 года мне было предъявлено общее обвинение. К слову сказать, законность всех ранее вынесенных решений по делу 2005 года была признана не только руководителем Тобольского следственного отдела на тот момент и прокурором города, но дело целиком дважды проверялось прокуратурой области, и лично прокурором области Владимировым была признана незаконность действий в отношении меня в 2005 - 2007 годах. Но тем не менее руководителю следственного отдела по городу Тобольску Савицкому и следователю Скипину ничто не помешало отменить ранние постановления и буквально на голом месте вновь сделать из меня обвиняемого.
Еще в августе 2012 года Следственный Комитет буквально изъял из мирового суда дело по обвинению меня Чабаровым в причинении ему легкого вреда здоровью и приобщил его к расследуемому делу о взрывах. И только в мае 2013 года судебным решением эта передача дела была признана незаконной, и дело подлежало возвращению в мировой суд с возобновлением по нему производства. Скипин проигнорировал это решение суда, фактически совершив очередное преступление – «неисполнение решения суда», а впоследствии и проигнорировал все запросы мирового судьи о возвращении материалов дела. На данный момент оригиналы дела из мирового суда по-прежнему абсолютно незаконно находятся в томах нашего уголовного дела, и этот факт также нисколько не смутил судью Сайдашеву. Между тем, летом 2013 года производство по делу в мировом суде было продолжено, но на первом же заседании Чабаров заявляет отказ от обвинения. То есть по закону он признает отсутствие самого события преступления, всего того, что он так усердно утверждал в первой половине 2012 года. Учитывая, что Следственный Комитет ставил мне в мотив к совершению взрывов именно дело в мировом суде, мы с защитником не согласились с отказом от обвинения и прекращении дела. Мне хотелось доказать, что Чабаров инициировал заведомо ложный донос, и что никаких перспектив выиграть дело в 2012 году у него не было. Но апелляционная инстанция оставила постановление мирового судьи о прекращении дела в силе. Позиция Чабарова в сообществе со следственным отделом в принципе понятна - в случае продолжения разбирательства в мировом суде было бы установлено не просто отсутствие события преступления, но и то, что Чабаров совершил «заведомо ложный донос с искусственным созданием доказательств обвинения». А это для следствия по делу о взрывах было неприемлемо, они просто напросто теряли мотив, да и порядочность потерпевшего Чабароа попала бы под сомнение. Но, несмотря на отказ от обвинения в мировом суде и фактического признания отсутствия тех событий, Чабарову и его родственникам, несмотря на возражения стороны защиты, никто не воспрепятствовал в судебном заседании вновь обвинять меня и излагать события, от которых он отказался.
Возвращаясь к ходу следствия - в июне 2013 года Скипин вынес первое постановление об окончании предварительного расследования (всего их будет 3), и сторона защиты начала ознакамливаться с делом. В июле он вновь перепредъявляет мне обвинение и вновь выносит постановление об окончании расследования. По закону сторона защиты имеет право ознакамливаться с делом с самого начала, но Скипин препятствует этому. Более того, в начале августа судья Москвитина (одна из судей, кто безосновательно и неоднократно продлял мне срок содержания под стражей) только на одних голословных утверждениях Скипина, что защита затягивает ознакомление с делом, ограничила нас в ознакомлении минимальным сроком. Уже после этого Скипин вновь перепредъявляет мне обвинение и выносит постановление об окончании предварительного расследования. Я отказываюсь с ними ознакамливаться без адвоката Кучинского, Скипиным это игнорируется, он на свое усмотрение приглашает адвоката Моисеенко. А 2 сентября 2013 года Скипин вообще вместо адвоката Кучинского приглашает «убоповскую проститутку» тюменского адвоката Бутакова. Официально 2 сентября 2013 года Скипин передает дело прокурору города Тобольска, а уже 5 сентября 2013 года обвинительное заключение по делу подписано заместителем прокурора области. То есть фактически за 3 дня две прокуратуры по очереди рассмотрели дело из 15 томов. Невероятно, но факт!
По предъявленному обвинению дело было подсудно областному суду и рассмотрению с участием присяжных заседателей, о чем было заявлено стороной защиты. Но изменения в Уголовно-процессуальном кодексе от июля 2013 года лишили меня возможности «народного суда», в результате дело ушло Тобольский городской суд. У меня с самого начала было мнение, что уж лучше переубеждать 12 человек хоть и с «промытыми» СМИ мозгами в сторону обвинения, чем довериться одному судье, который прежде всего будет озабочен продлением своего срока полномочий и не пойдет против своего руководства и других заинтересованных лиц и структур. Поэтому предопределенность приговора была понятна с самого начала. Но поддаться хоть и обоснованному, но пессимизму и всё бросить на том моменте, было бы не хорошо, по крайней мере по отношению к самому себе.

Часть 3. Суд. Приговор.

Изначально дело попало в производство к судье Криванкову (который по событиям сентября 2012 года находился в тесной связи по выносимым решениям с председателем суда Раковым). Но Криванковым было проведено лишь предварительное слушание по делу, где он несмотря на все имеющиеся основания отказал в возвращении дела прокурору, после чего он вдруг ушел в отпуск. На предварительном слушании было в полной мере озвучено, что и обвинительное заключение не соответствует материалам дела, и что сторона защиты была лишена возможности полноценно ознакомиться с делом, и масса других нарушений, исходя из которых, дело должно было быть возвращено в прокуратуру. Но Криванков все подытожил одной фразой – «все это не мешает вынесению приговора». То есть, уже на начальном этапе суд проигнорировал все нарушения прав со стороны защиты и по факту заявил о готовности вынести обвинительный приговор.
Хочется отметить еще один факт, который вскрылся уже в ходе судебного следствия. В результате неоднократных слияний разных уголовных дел в одно, в конечном итоге уголовное дело обозначалась как №200600207/27, возбужденное 17 января 2006 года. Только вот ни в постановлении от 17 января 2006 года о выделении уголовного дела, ни в каком-либо другом постановлении этой датой, нет ни слова о возбуждении уголовного дела, как этого требует ст. 154 УПК РФ. То есть, фактически в суд поступило уголовное дело, возбужденное 17 января 2006 года, которого 17 января 2006 года никто не возбуждал. И этому существенному обстоятельству впоследствии так же не дано никакой оценки.
От судьи Криванкова дело было передано в производство судье Сайдашевой, которую внезапно перевели из судей по гражданским делам в судью по уголовным. Складывалось впечатление, что этот перевод был именно связан с моим уголовным делом. Но в любом случае выбирать нам не приходилось.
Не буду пересказывать весь ход судебного следствия, отмечу лишь существенные моменты.
Если рассматривать объективно, то вообще весь судебный процесс прошел как нельзя лучше. В первые два месяца не было не единого момента, чтобы в чем-то упрекнуть судью Сайдашеву. И в тоже время, изначально не сомневаясь в вынесении обвинительного приговора, я даже представить не мог, чем она его будет мотивировать. Ситуация начала изменяться в декабре, когда, по всей видимости, с подачи генерала Сидаша, в ИВС г. Тобольска в отношении меня начался чистой воды прессинг. Официально это потом было названо как помещение в карцер за нарушение режима, а следы побоев на мне объясняли самостоятельным их нанесением. Тем не менее, в судебном заседании практически каждый день заявлялось, что на меня осуществляется давление именно в связи с судопроизводством, что в ИВС я нахожусь в карцере без еды и всех личных вещей. Судья способна была оценить и следы побоев на мне и то, что ежедневно в мороз меня приводят в суд практически без одежды. Но каких либо мер судом по этому поводу принято не было, хотя я конкретно заявлял что, за все происходящее в первую очередь несет ответственность суд, как инициатор моего нахождения под стражей. Суд довольствовался формальная отпиской из УВД г. Тобольска, что ничего подобного не происходит, побои наносил я себе сам, кормят меня три раза в сутки, а одеваться при выезде в суд отказываюсь. Полное бездействие прокуратуры является лишним доказательством, что происходящие события проходят с ведома стороны обвинения.
Вообще, начиная с июня 2012 года, прокуратура откровенно покрывала и поддерживала все преступные действия в отношении меня. Поддержание ходатайств о наглядно незаконном содержании под стражей - это самое малое. Прокуратура г. Тобольска превратилась в своего рода охранное предприятие для местного УВД и Следственного Комитета. Я имею все основания полагать, что прокурор города Бирюков осведомлен, что творится в руководимом им подразделении, и происходит это не без его участия. Откровенно отмазывая в суде следователя СК и сотрудников УВД от совершенной кражи (при обыске дома у меня было похищено около 150 рублей), заместитель прокурора Злобина заявляет, что «если бы кража была, то этот факт был бы отражен в протоколе обыска». Вот такими откровенно дебильными формулировками оперирует прокуратура, без всякого стеснения показывая наплевательское отношение к закону и прямым обязанностям этого органа. Показательно было также и поведение государственного обвинителя в судебном процессе. Помощник прокурора Ишметова без всякого стеснения готовила свидетелей до допроса прямо в коридоре суда под камерами, заставляя штудировать протоколы допросов и другие материалы дела. А в судебном заседании и вовсе вела себя как базарная бабка, вслух поддакивая нечленораздельными звуками после каждой произнесенной свидетелем фразой. Первым ярким моментом показательности поддержки стороны обвинения стал отказ судьи Сайдашевой в назначении и производстве технической экспертизы в отношении протокола допроса обвиняемого от 30 июня 2012 года. Еще следователь Багомедов, корректируя мои показания под реальные обстоятельства (вернее, как они ему казались реальнее), заменил в данном протоколе одну страницу обычный машинописным текстом, не трудясь выполнить ее на бланке протокола. В результате даже невооруженным глазом видно, что 4-я страница протокола допроса явно отличается как от 3-й, так и от 5-й (другие поля, отсутствие колонтитула бланка и т.д.). Вдобавок еще и подпись обвиняемого подделана без всякого усердия, что она существенно отличается от любой другой из пятнадцати томов уголовного дела. Но, несмотря на явные первичные признаки подделки, Сайдашева отказывает в производстве экспертизы, тем самым совершает сокрытие тяжкого преступления, совершенного Багомедовым, что могло быть доказано результатом экспертизы. После этого отказа суд отклоняет большинство ходатайств, заявляемых стороной защиты в судебном процессе, снимает актуальные вопросы, отказывает в вызове ранее не заявленных свидетелей, явка которых обеспечена, и в исследовании некоторых материалов дела.
В какой-то момент у меня сложилось впечатление, что Сайдашева умышленно нарушает закон, заранее подготавливая обвинительный приговор к отмене. В совокупности всех нарушений, уже после приговора, можно сказать, что впечатление это правильное. Но как бы ни было, в обязанность судьи входит вынесение законного и обоснованного приговора, а не приговора по указанию со стороны, но с оправданием для себя, что, скорее всего, он будет отменен.
Большую часть судебного следствия мы оспаривали законность следственных действий, касающихся вещественных доказательств, а в результате на вещественные доказательства не сослались ни гособвинитель в прениях, ни судья в приговоре. Однако приговор напичкан ссылками на эти следственные действия и соответствующие протоколы, которые фактически не имеют самостоятельного доказательного значения. Существенно Сайдашева исказила и протокол судебного заседания. Это тоже было заранее предсказуемо, поэтому стороной защиты официально велась аудиозапись всех судебных заседаний. Но, несмотря на имеющиеся подтверждения, судья отказалась принять все существенные замечания к протоколу. Например, при допросе экспертов я вынудил их признать и произнести вслух, что «выводы экспертиз являются предположением», однако в протокол это не было занесено. В противном случае, выглядело бы, что суд обосновывал приговор предположениями, чего он не имел права делать силу закона. И подобных моментов очень много.
Самый интересный, и я считаю, самый значительный момент произошел на одном из последних заседания судебного следствия. То, что мне бросилось в глаза еще 30 июня 2012 года во время следственного эксперимента, а именно - что след от взрыва не соответствует расположению почтового ящика потерпевшего Чабарова - не нашло никаких объяснений ни в ходе следствия, ни в ходе суда. Более того, по материалам дела следует, что место взрыва указано чисто субъективно, исходя из номера квартиры потерпевшего и его утверждений, что залазил он именно в свой ящик. На фототаблицах к протоколам следственных действий место это так же просматривается, но без четкой общей картины, как были расположены почтовые ящики. То есть, существовали обоснованные предположения, что Чабаров залез не в свой, а в чужой соседский ящик, расположенный в соседнем ряду, и это обстоятельство достоверно известно только ему одному. В таком случае обвинение просто разваливалась за отсутствием мотива. Если ящик был не его, то и потерпевшим он стал по воле случая из любопытства к чужим ящикам. А это сразу исключает мое участие в данном деле, так как обвинение утверждает, что мотивом к взрывам являлось мое неприязненное отношение к Чабарову, и второе взрывное устройство было нацелено именно на него.
К удачному стечению обстоятельств, в первом подъезде 14 дома почти за два года не произошло никаких изменений, и адвокатом Кучинским было сделано несколько фотографий в широкоформатном исполнении с места взрыва, на которых отчетливо видно как располагались почтовые ящики, и где произошел взрыв. Но существовали опасения, что Сайдашева откажется приобщать эти фотографии к материалам дела, поэтому нами было принято решение о дополнительном допросе Чабарова, чтобы представить фото ему на обозрение и на основании того приобщить их к делу. Допрос Чабарова выглядел примерно так:
Защитник: «Скажите, в вашем подъезде с момента взрыва что ты изменилось? Косметический ремонт проводился?»
Чабаров: «Нет, ремонта не было, все осталось так же, только все ящики сейчас на одной стене, а там где раньше висел мой ящик сейчас пусто».
Защитник: «След от взрыва на стене остался?»
Чабаров: «Да, остался».
Защитник: «Сколько рядов ящиков располагалась на стене, и в каком ряду находился Ваш почтовый ящик?»
Чабаров: «Рядов было 3 или 4, точно не помню. А мой ящик находился в крайнем правом ряду, ближе к лестнице».
Защитник просит обозреть Чабарова фотографии и сказать, узнает ли он свой подъезд. Чабаров быстро просматривать фото, убирает одну, по остальным подтверждает, что это его подъезд. Далее:
Защитник: «Объясните, почему след от взрыва находится по следам среднего ряда ящиков, когда ваш находился в правом ряду?»
И вот здесь Чабаров откровенно растерялся, начал говорить, что это не след от взрыва, что это след от сгоревших газет, которые он вытащил из ящика, положил на соседнюю секцию и они вдруг неожиданно вспыхнули. Тут же Чабаров просит у судьи разрешения выйти и выбегает из зала. Я сначала подумал, что он вообще решил сбежать, но через несколько минут он вернулся. Но на наши вопросы он уже никак не реагировал, нес какую-то околесицу по поводу взрывов троллейбусов, вокзала в Волгограде и т.д., тем самым просто ушел от продолжения допроса.
Если до данного допроса еще и были какие то сомнения то, Чабаров своим поведением показал, что сторона защиты верно предположила о реальном месте взрыва. А Чабаров, изначально зная, что взрыв произошел в чужом ящике, и за полтора года успокоившись, что это не выплыло наружу, при последнем допросе был выбит из колеи этим вскрывшимся фактом. Все, что он нес по поводу вспыхнувших газет является несостоятельным хотя бы потому, что след от взрыва начинается гораздо ниже уровня висевших ящиков, и ни от чего-либо горящего на поверхности, тем более газет, такой след остаться не мог. К тому же есть два осмотра места происшествия от 28 июня 2012 года (один проводили следователи МВД, другой - Следственный Комитет), где ни по тексту ни по фототаблицам нет каких-либо обрывков газет, в том числе обожженных, либо пепла от горения бумаги.
Тем не менее Сайдашева в приговоре дословно пересказывает Чабаровскую ложь про газеты и вообще не вдается в подробности. Хотя для того, чтобы сделать выводы по уголовному делу в целом достаточно данного наглядного факта, что взрыв произошел не в ящике Чабарова. А государственный обвинитель, в обязанности которого входит бремя опровержение доводов защиты, вообще ни словом не выразилась по поводу фотографий и очевидного факта на них.
В силу закона ключевой частью судебного процесса являются прения сторон. По сути, это действие заключается в том, что сторона обвинения и сторона защиты дают свою оценку всем представленным доказательствам, а суд оценивает кто из них более прав. Государственный обвинитель лишь перечислила материалы дела, которые были изучены в судебном заседании и сослалась на показания свидетелей, и ни слова о том, что именно, т.е. какие именно обстоятельства обвинения подтверждают перечисленные ею доказательства. То есть, есть обвинение, которое доказывается следующими доказательствами, а в чем заключается причинно-следственная связь между тем и другим осталось "за кадром".
Между тем я решил основательно подготовиться к прениям сторон (средства массовой информации позже назовут это "многочасовая речь"). Абсолютно каждому исследованному доказательству я дал оценку, как "за", так и "против" (кстати, это должен был сделать именно суд в приговоре). Указал я и на вещественные доказательства - что осмотренные остатки взрывного устройства не соответствует ни обстоятельствам обвинения, ни "моим убоповским" показаниям; что моя одежда, в которой меня вывозили в Тюмень явно свидетельствует о насильственных действиях; что по большинству изъятого у меня при обысках вообще не определено, что это такое; что от остатков почтовых ящиков буквально разит высушенным ацетоном, что подтверждает версию о совершенно другом взрывчатом веществе, название которого неоднократно озвучивалось и т.д.
Те, кто слышал прения, выразили практически единогласное мнение - от доводов объвинения ничего не осталось, все объективно указывает сторону доводов стороны защиты. Вот именно это общее мнение и сформировало во мне положительное впечатление о том, что судебный процесс мы провели хорошо, и по сути, общими нелегким усилиями его выиграли. Тем более, что после прений СМИ запестрели заголовками типа "Преступник может оказаться на свободе". Но, несмотря на яркую негативную окраску, из них следовало, что оправдательному приговору есть обоснованное предположение. И это тоже конкретный показатель оценки прений сторон.
День приговора начался с сюрприза еще до оглашения самого приговора. На 30 апреля 2014 года было назначено рассмотрение одной моей жалобы, и мне было вручено постановление судьи Москвитиной, в котором значилось, что «осужденный заявитель Трушников будет 30 апреля 2014 года доставлен из ИВС г. Тобольска». То есть до провозглашения приговора зам. председателя горсуда Москвитина уже знала суть приговора, и то, что через два дня я буду под стражей. Это постановление я показал присутствующим, когда меня завели в зал заседания для оглашения приговора и объяснил его содержание. Да и присутствие (т.е. приглашение) представителей местной телестудии и других СМИ свидетельствовало о том, что суть приговора известна на стороне не одной Москвитиной. Тем самым налицо нарушение тайны совещательной комнаты, решение было известно до его провозглашения.
Само оглашение приговора, как это было видно, я в воспринял с улыбкой. Сайдашева конечно превзошла себя, буквально исковеркав весь ход судебного процесса. Даже доказательства защиты она самым нелепым образом вывернула в сторону обвинения. Прений сторон как будто бы вообще не было.
Еще за две недели до приговора я публично высказался, что я более чем уверен, что судья Сайдашева понимает практически все так, как одно обстоит в действительности. В этом я и на сегодняшний день не сомневаюсь. Говорил я и то, что приходится уповать лишь на ее совесть. Но как оказалось подобным качеством Миляуша Бакировна напрочь обделена.

Часть 4. После приговора.

На следующий день после приговора СМИ снова запестрели прокурорской пропагандой: «Преступник отправится в тюрьму на 11 лет», «Взрывник получил по заслугам», и т д. Ей Богу, стервятники - падальщики, по-другому не назовешь. Причем в большинстве этих пасквильных статеек даже не удосужились сказать, что в половине обвинений (обвинения по 2005 году) я был оправдан.
Я сразу же заявил ходатайство об ознакомлении с протоколом судебного заседания и материалами судебного следствия. Оказалось, что некоторых свидетелей защиты суд не вызывал вообще, хотя ходатайство о их вызове было удовлетворено. Немаловажный запрос по ходатайству защиты суд сделал совсем в другую организацию, в связи с чем, не было получено существенное доказательство.
Первой я получил копию жалобы потерпевшего Чабарова и в очередной раз поразился супернаглостью этого человека. Хотя жалобу однозначно писала его жена, но сути это особенно не меняет. Недовольны они на пару как раз оправдательной частью приговора, то есть тем, что их никак не касается. При этом, исходя из жалобы, мой приговор имеет причинно следственную связь со всеми терактами за последнее десятилетие. В поддержку доводов о необоснованном оправдательном приговоре Чабаровы пишут: «Взрывы 2005 года точно такие же как наши». Причем, в конце жалобы они просят суд апелляционной инстанции признать меня виновным именно во взрывах 2005 года. Мне до боли интересно, про какие именно взрывы пишут Чабаровы, а кроме прочего еще и дают им сравнительную характеристику. Ведь, никаких взрывов в 2005 вообще не было! Еще один интересный момент из жалобы Чабарова: "Суд присудил мне компенсацию морального вреда, но эти деньги только на бумаге, никто их выплачивать не собирается. Более того, он выйдет и меня за эти деньги убьет". Вот это очень показательная мысль Чабаровых - они прекрасно знают о моей невиновности, отсюда и открытое чувство опасения за несправедливо взысканную компенсацию. Попробуйте чем-то другим объяснить эту фразу в жалобе. Если все следствие Чабаров мог выгодно занимать позицию пассивного потерпевшего, убежденного следствием о моей виновности, то после суда и вскрытия факта о несоответствии места взрыва он понимает, что теперь нам доподлинно известно, что он знал о моей непричастности с самого начала, но умышленно преследовал свои корыстные цели.
Вторым я получил апелляционное представление гособвинителя Ишеметовой. Эта тоже недовольна оправдательной частью приговора. С ее стороны это вообще вопиющая наглость - не представив ни одного доказательства в моей якобы виновности, заявлять о необоснованности приговора! Сайдашева придумать что ли должна была эти доказательства? Шесть страниц чуши, не основанной ни на материалах дела, ни на причинно-следственных связях. Более того, Ишметова имела наглость подать представление с нарушением сроков. Дата принятия судом - 12 мая 2014 года, и в материалах дела нет никаких подтверждающих данных, что представление подано посредством почтовой связи. В настоящем случае, согласно закону, представление должно быть оставлено без рассмотрения, о чем я и указал в возражениях на него. Единственное, что действительно основано на законе в ее представлении, это указание на нарушение Сайдашевой требований ст.53 УК РФ. В приговоре трижды присутствует указание на дополнительный вид наказания "ограничение свободы", но ни в одном случае в нарушение требований закона она не указала, в чем именно я ограничиваюсь. Данное обстоятельство действительно является основанием для отмены приговора, как неправильное применение уголовного закона.
Вообще, и жалоба Чабаровых, и представление Ишметовой по сути направлены на отмену приговора и новый судебный процесс. В принципе, это не самый плохой вариант. На отмену приговора в целом направлена и жалоба моего второго защитника. И именно здесь имеются 100 процентные основания для отмены приговора и передачи дела на новое судебное разбирательство. О втором моем защитнике я выше не упоминал, не упоминает о нем и Сайдашева в приговоре. В середине судебного процесса, к делу, по моему ходатайству, в соответствии с ч.2 ст.49 УПК РФ было допущено лицо, не являющееся адвокатом, и в соответствии с законом это лицо наделено всеми правами защитника, присутствуя в судебном заседании, является полноправным участником судопроизводства. Но вот судья Сайдашева абсолютно забыла о его присутствии после удовлетворения моего ходатайства, не разъяснив ему его прав, не предоставила ему права непосредственного участия в судебном следствии. Вспомнила лишь о нем в прениях сторон, предоставив слово, но тут же забыла, лишив права реплики. Все вышесказанное это ничто иное как существенное нарушение прав участника судопроизводства.
Жалоба второго защитника не препятствует удовлетворению апелляционных жалоб моих и двоката Кучинского, которые обоснованно направлены на отмену обвинительного и вынесение оправдательного приговора. Но как мне кажется, Судебная коллегия областного суда не захочет заморачиваться нашими жалобами и проверять все приведенные доводы. Гораздо проще пойти по пути наименьшего сопротивления, и, используя поводы для отмены, воспользоваться ими и отправить дело на новое судебное разбирательство. Хоть это и не основано на законе, но это самый ожидаемый вариант.
Но возможен и другой вариант, что областные судьи, как и Сайдашева будут нацелены на вынесение лишь единственного решения и оставят приговор без изменений. Подобное сумасбродство будет означать, что правосудие вообще в любом виде отсутствует в Тюменской области, т.е. просто-напросто процветает самоуправство власти. В таком случае останется лишь ждать возможности обжалования вступившего в законную силу приговора в Верховном Суде РФ, или восстанавливать справедливость по живому примеру наших властных структур.

Часть пятая. Вместо эпилога.

Все вышеизложенное написано мной прежде всего для тех, кому это действительно интересно. За два года меня только кем не называли, и «маниакальным минером» и «блогером-взрывником». Сотни статей, где зачастую собран такой «компот» из фантазий, что смешно становится. И тысячи комментариев на предмет того, как меня лучше четвертовать и что «мало дали».
Ну что теперь поделать, если основная масса россиян превратилась в стадо баранов в ошейниках. Их мышление настолько примитивно, что любая информация СМИ принимается ими за чистую монету, да еще и обрастает собственными бурными фантазиями. Такие люди как на поводке идут в любую сторону ими даже управлять не надо. Кстати, я здесь в тюрьме встречал людей, которые на воле не только слышали про меня, но и поддерживали бурные негативные обсуждения, прославляя доблестные следственные органы, пока сами не очутились здесь и не прочувствовали собственной шкурой, как это иногда бывает – жил, никого не трогал, и вдруг назначили виновным.
Осуждать глупое животное бессмысленно, поэтому людей из этого «стада громко кричащих» я не осуждаю. «Каким судом судите, таким и осуждены будете...»
Я всегда выше закона ставил понятие справедливости и пока что еще не разочаровался в нем. Рано или поздно все встает на свои места, все в жизни переходящие.
И мне интересен еще вот какой момент. Если спустя какое то время кто-нибудь в почтовом ящике наткнется на какой-то взрывающийся предмет, то кто будет виновен? Или же всем этим багомедовым, скипиным, биланам и др. известно что-то, что неизвестно мне и другим, и они уверены, что повторение ситуации июня 2012 года невозможно? А еще более интересней, что в этом случае сказало бы то «множество», на данный момент с подачи СМИ осуждающее меня.
Напоследок я бы хотел сказать пару слов о Галине Николаевне Уткиной, женщине, которая пострадала при взрыве в седьмом подъезде 21 июня 2012 года. Я считаю ее единственной реально пострадавшей, как от совершенного преступления, так и от правосудия. Не могу с уверенностью утверждать насколько случаен был взрыв в седьмом подъезде, но как бы не выглядело это цинично с моей стороны, именно этот взрыв многих заставил усомниться в моей виновности изначально тем, что пострадал абсолютно сторонний человек, не имеющий ко мне никакого отношения. Человечность Галины Николаевны достойна всякого уважения. Несмотря на то, что ей наверняка в течение полутора лет внушали о моей виновности, на предварительном слушании на вопрос: не хочет ли она заявить гражданский иск, она ответила: «А в отношении кого я буду его заявлять? Я не знаю кто это сделал!». Хочется верить, что и приговор не изменил ее отношения, хотя я и жалею, что она не присутствовала судебных заседаниях и не имела возможности сделать самостоятельных выводов по делу. Для примера - Чабаров побежал составлять гражданский иск еще 9 сентября 2012 года, то есть через 2 месяца, выйдя из больницы. Его абсолютно не заботила моя виновность, для себя он сразу определил финансовые приоритеты.

Павел Трушников, июнь 2014 года.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Часть шестая. Обжалования.

Апелляция
Процесс апелляции, конечно, немного удивил. Но недаром Сайдашева еще сразу после приговора в кулуарах говорила, что приговор останется без изменения. Видимо эта ее убежденность еще тогда была основана на реализованной позиции заинтересованных лиц, иначе не обьяснить, что она с чувством полной безнаказанности возвратилась мне несколько дополнений к апелляционной жалобе. При этом все эти дополнения как раз касались ее прямых нарушений. В конце июня уголовное дело ушло в Тюменский областной суд и началось настоящее шоу.
Дата апелляционной рассмотрения была назначена на 17.07.2014 года, но за неделю до этого дело снимают с апелляции и возвращают в суд первой инстанции. После повторного поступления дела в областной суд апелляцию назначают на 25.08.2014 года, но дело вновь было снято с рассмотрения. После второй отмены апелляции меня начинают терзать смутные сомнения, что дело в облсуде пытаются подвести под определенную коллегию судей, в чем впоследствии я практически убедился.
Апелляционное рассмотрение состоялось лишь на четвертую назначенную дату - 09.10.2014 года. Суд проигнорировал и мое ходатайство о непосредственном участии (участие было путем видеоконференцсвязи), и ходатайство о вызове в суд экспертов. О данных ходатайствах в суде вообще не прозвучало ни слова и с решениями о их рассмотрении я также не был ознакомлен. Судьей-докладчиком в процессе был бывший тобольский судья Д.Исаев (опять же прямая связь с тобольским судом), который как только мог исказил содержание наших жалоб при докладе дела. На процесс, кстати, приехал и Чабаров (я поражаюсь отрицательным уровнем его совести), который начал демонстрировать суду какие-то письма (мол ему поступают письма с угрозами), но был остановлен судом, поэтому о содержании писем мы так и не узнали (хотя интересно было бы в очередной раз посмотреть на изобретательность Чабаровых).
В начале заседании я заявил ходатайство об изучении материалов дела - фотографий с места взрыва, протоколов осмотра места происшествия от 28.06.2012 года и протокола первого допроса Чабарова. В совокупности эти материалы показательно говорят о моей непричастности к взрывам, и именно эти обстоятельства мной в апелляции были поставлены на первое место. Но суд отказал в изучении данных материалов дела, сославшись на затягивание рассмотрения. В течении буквально 10 минут суд выслушал все стороны и, удалившись на 15 минут огласил решение, которым внес изменения в приговор (по сути исправив нарушение Сайдашевой требований ст.53 УК РФ), дополнил его фразой, что в деле принимал участие еще один защитник, а в остальном оставил без изменения. Мало того, что суд не дал никаких оценок многочисленным доводам по жалобе, но и вообще не упомянул о главном - несоответствии места взрыва ящику Чабарову - основному аргументу обжалования. А что самое интересное, в силу закона суд не вправе был вносить вышеуказанных изменений. Уголовно-процессуальный закон (ч.1 ст.389.26 УПК РФ) четко регламентирует все действия, которые суд вправе выполнить, изменяя приговор, и внесение вышеизложенных изменений законом не предусмотрено. Можно сказать, что суд апелляционной инстанции сделал приговор еще более незаконным, чем он был в первоначальном виде.

Кассационная жалоба в Президиум областного суда
Первую кассационная жалобу я отправил в конце ноября. В ней постарался изложить лишь основные моменты нарушений закона и нацелил ее уже непосредственно на отмену приговора. В ней же упомянул и о нарушении тайны совещательного комнаты (то, что судья Москвитина знала о содержании приговора до его оглашения), приложил соответствующее постановление. По факту жалоба содержала исчерпывающий перечень оснований для безусловной отмены приговора. Но особых надежд на областной суд я не возлагал. Судебные инстанции разные, но судьи областного суда по сути те же самые, что отказывали мне ранее в огромном количестве жалоб по делу.
И мои ожидания себя оправдали целиком и полностью. Спустя месяц я получил постановление об отказе в передаче кассационной жалобы на рассмотрение в судебном заседании судом кассационная инстанции.
Между подачей кассационная жалобы и ее рассмотрения непосредственно кассационным судом существует промежуточная инстанция - судья соответствующего суда единолично проверяет жалобу на наличие оснований для кассационного рассмотрения. То есть судья должна проверить, указаны ли в жалоба ссылки на конкретные нарушения закона и потребовав уголовное дело, проверить действительно ли указанные нарушения присутствуют в деле. Именно для этого существует данная промежуточная инстанция - не доводить до судебного рассмотрения жалобы без действительных оснований для кассационного рассмотрения. Это в теории по писанному закону.
Что же на практике. А на практике вышеуказанные судьи фактически незаконно берут на себя функции кассационного суда и единолично рассматривают жалобы по существу. Они так и указывают в отказных постановлениях "изучив доводы жалобы, суд не находит оснований для ее передачи в суд кассационной инстанции". Хотя давать оценку доводам жалобы компетенция кассационная суда (он для этого и существует). Фактически, данное промежуточное рассмотрение лишает заявителя жалобы его конституционного права законного обжалования вступившего в законную силу судебного решения.
В моем же случае судья к тому же использовала формулировку "как следует из протокола судебного заседания и материалов дела". Откуда судья может знать что содержится в протоколе судебного заседания и материалах дела, если уголовное дело судьей не истребовалось и не изучалось. А ответ здесь прост - судья фактически перефразировала и переписала апелляционное определение. Из этого следует, что суд не проверял ранее вынесенное судебное решение на предмет законности и обоснованности, а просто положил его в основу следующего судебного решения.

Кассационная жалоба в Верховный Суд РФ
Вместе с отказным постановлением судьи облсуда я направил кассационную жалобу в Судебную коллегию по уголовным делам ВС РФ. В процессе подготовки данной жалобы выяснились еще кое-какие подробности нарушений судьей Сайдашевой закона при постановлении приговора.
Как следует из нормы закона, суд удаляясь в совещательную комнату для постановления приговора не имеет права осуществлять какую-либо деятельность кроме связанной с постановлением данного приговора (т.е. в рабочем смысле не имеет права покидать совещательную комнату), а также обсуждать приговор до его провозглашения. То, что приговор обсуждался я уже говорил выше, судья Москвитина безусловно владела информацией о содержании приговора до его провозглашения. И вот, изучив публично представленную информацию с ГГАС "Правосудия" (а конкретно с официального сайта Тобольского городского суда), я был буквально ошарашен тем, что в момент постановления моего приговора г-жа Сайдашева преспокойно занималась другими делами - принимала дела к производству, передавала дела в отдел судопроизводства, проводила предварительные слушания и судебные заседания по другим делам. Даже в день провозглашения приговора несколькими часами ранее было проведено судебное заседание по другому делу. Приведенные ниже ссылки наглядно это подтверждают. Заодно и ссылка на рассмотрение материала по моей жалоба Москвитиной, где указано, что постановление о назначении судебного заседания (где она назвала меня осужденным и констатировала мое нахождение под стражей через два дня) было вынесено за несколько часов до провозглашения приговора:
http://tobolskygor.tum.sudrf.ru/modules.php?name=sud...
http://tobolskygor.tum.sudrf.ru/modules.php?name=sud...
http://tobolskygor.tum.sudrf.ru/modules.php?name=sud...
http://tobolskygor.tum.sudrf.ru/modules.php?name=sud...
http://tobolskygor.tum.sudrf.ru/modules.php?name=sud...
Уж при этих то обстоятельствах приговор подлежит отмене в любом случае, и в жалобе я привел около двух десятков ссылок на кассационнче определения ВС РФ, где приговора были отменены по аналогичным нарушениям закона.
Однако не тут то было. Поступившая в Верховный Суд жалоба была рассмотрена в течении менее двух недель судьей соответствующего суда (вновь промежуточное рассмотрение), которым снова было вынесено постановление об отказе в передаче кассационной жалобы для рассмотрения в суд кассационной инстанции ввиду отсутствия для этого оснований.

Вот такое у нас правосудие! Сфабриковав уголовное дело, напичкав его строками фальсифицированных процессуальных документов, не только вынесли по нему преступный приговор, но и фактически не позволили реализовать право его обжаловать.
В заключение хочу привести выдержки из основного закона нашего государства, как явную насмешку над его гражданами:
Статья 2
Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина -обязанность государства.

Статья 17
1. В Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией.

Статья 19
1. Все равны перед законом и судом.

Статья 21
1. Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления.
2. Никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию. Никто не может быть без добровольного согласия подвергнут медицинским, научным или иным опытам.

Статья 45
1. Государственная защита прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации гарантируется.
2. Каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом.

Статья 46
1. Каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод.
2. Решения и действия (или бездействие) органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц могут быть обжалованы в суд.

Статья 48
1. Каждому гарантируется право на получение квалифицированной юридической помощи. В случаях, предусмотренных законом, юридическая помощь оказывается бесплатно.
2. Каждый задержанный, заключенный под стражу, обвиняемый в совершении преступления имеет право пользоваться помощью адвоката (защитника) с момента соответственно задержания, заключения под стражу или предъявления обвинения.

Статья 49
1. Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда.
2. Обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность.
3. Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого.

Статья 50
2. При осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона.
3. Каждый осужденный за преступление имеет право на пересмотр приговора вышестоящим судом в порядке, установленном федеральным законом, а также право просить о помиловании или смягчении наказания.