TO OSTATNIA-5

Просят продолжение старой истории об аресте - дописал немного, но так и не могу добраться даже до конца первого дня.

9. Антонов-Овсеенко,
или Девятка лопат

[img_assist|nid=3223|title=|desc=|link=node|align=none|width=246|height=265]

Антошка, Антошка,
Пойдем копать картошку!

(Из детской песенки)

Привезли в Центр по противодействию экстремизму — он же бывший УБОП на ул. 30 лет Победы. Весь УБОП сбежался на меня смотреть, как на неведомую зверюшку. Но первым, обгоняя и УБОП, и скорости звука, света и мысли, бежал на меня смотреть гэбист Антон Девятов. По другой версии, фамилия его Девяткин — но разница не принципиальная, так как не грозит ему войти ни в анналы мировой истории, ни в ее аналы.

Антон Девятов предстал пред мои очи весь в черном, как знамя Анархии, и в кепке вождя мирового пролетариата — только плюшевой, а не тканевой. Сиял он, как сияет в мае то, чего нет в тюменском ИВС, ибо установлены там подобия унитазов. Свиданки с анархистами ждал он долгие четыре года, неустанно моля об этом Феликса Эдмундовича и Владимира Владимировича. Особенно последнего, так как первый в свете новейшей политической истории неблагонадежным стал по 5-й графе. Особенно в ноябре.

Крепко лоханулся Антон Девятов на анархистах четыре года назад, схлопотав черное пятно на своей белой биографии. Ибо он и был тем юным наивным гэбистом, которому весной 2005 года поручили ликвидацию только что созданного сайта свободной публикации www.golosa.info, дабы в зародыше придушить гидру свободомыслия.

И пришел тогда Антон Девятов к Создателям «Голосов» - да не один пришел, а со товарищи, и пригрозил он Создателям пальчиком (руки): «Ай-ай-ай, как нехорошо! А ну-ка, детки, отдайте-ка мне пароли, логины и военную тайну! А то отшлепаю!» «А не послюнявить ли тебе болтярушку?» - могли бы ответить демиурги-Создатели, если бы не их излишняя интеллигентность. И ответили синонимичной фразой, но администраторские права сайта от греха подальше перекочевали за Большой Бугор. И рвал на себе Антон Девятов волосы и посыпал голову пеплом от «Беломора», и с тех пор прячет ее под плюшевой кепкой. А сайт и ныне здравствует. И хнычут от того временами и в Большом доме, и в Желтом, и иных отдельно взятых помещениях, и запивают там грусть «Hennessy» — а обычно просто вид делают по долгу службы, что хнычут, а упомянутое бухло так просто хлещут.

Первым делом Антон Девятов торжественно заснял мой образ на сотовый. «Хрен с ним, - подумал я. - Пусть себе таскает мой образ, горе луковое. Лишь бы не дрочил на него — а то вообще беспредел в натуре».

А дальше у Антона ослаб горловой сфинктер, и понесло его. Вообще-то чекистам положено вытаскивать информацию из других, а самим молчать, как герильерос, но тут душа поэта невидимого фронта не выдержала.

И говорил Антон без умолку. О том, что теперь ближайшие полгода жизни он положит на то, чтобы увидеть мой светлый образ не на сотовом, а за решеткой. Будет это его сокровенная мечта, цель жизни и священная миссия. Что получу я по статье 214 ч.1 положенный штраф, следом подыщет мне еще две статьи, и там будет срок, пока условный, а затем пришьет еще статью, и срок будет реальный. Прям, швея-рукоблудница. И на все шитье берет полтора года. Индивидуальный заказ, тонкая работа!

Забегая вперед, скажу, что УБОП реализовал мечту Антона за пару часов, разбив бедняге розовую мечту полтора года пинать балду под видом планомерной посадки анархов. Витая в облаках, не ведал Антон, что в тот же день вменят мне уже не 214 ч.1, а 214 ч.2 — групповой вандализм, по которому сразу можно сажать реально, и нет никаких штрафов.

Потом несло его про какое-то дерево, о которое меня якобы ударила нацболка Алена — допотопный апокрифический персонаж, - и от этого дерева якобы произошли во мне метаморфозы, и крышу мне сорвало. Позже пытался я расшифровать этот мессидж Антона, углубившись в герменевтику и каббалу, но пришел к выводу, что речь не идет ни о группе Стивена Уилсона «Дерево», ни об иероглифе «дерево», начертание которого местные анимешники постигали на классах каллиграфии минувшего фестиваля японской культуры. Не шла речь даже о ясене Иггдрасиль.

Дальше и вовсе сдавать начал Антон великие военные тайны. Сболтнул, что персонально курировал прошлое поколение нацистов — тусню Рекса и Кактуса, - беседовал с ними и советы давал. И под его доблестным кураторством его доблестные арийские подопечные отработали весь УК РФ, в итоге зарезав на кладбище толпой парня из Азербайджана, и коллективно на него пописав. И не факт, что одного. А наш Антон даже пуп не почесал, а иных и отмазал от тюряги, дабы сохранить штат стукачей. Действительно, не новых же заводить — не по-христиански это, не по-домостроевски, - спутников жизни менять.

И ведь живет же на наши же налоги!!!

10. Подвалы Лубянки,
или Шестерка дубинок

[img_assist|nid=3224|title=|desc=|link=node|align=none|width=356|height=375]

Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра...

(Из детской песенки)

В отделе тюменского Центра по противодействию экстремизму, занятом экстремизмом политическим — шесть персон. На всю Тюмень и на весь могучий юг области. А может, и на Север тоже. Операция по обыску и задержанию требует двух оперов — то есть, задержать одновременно своими силами отдел может не более трех «экстремистов».

Соседний отдел занят экстремизмом религиозным. Но так как ни полумесяца на нас нет, ни звезды Давида, ни креста - ни православного, ни католического, ни тулузского, ни стрэтэйджерского, ни, разумеется, дегенеративного кельтского, - то анархизмом тот отдел не интересуется.

Несмотря на все хренации с переименованиями, УБОП так и остался прежним УБОПом со своими неизменными атрибутами: быдлячим хамством, побоями и пытками током для особо одаренных. И если нас они на этот раз, к удивлению адвокатов, не пытали, то причина тому одна: они чего-то боялись, чего-то выше них, перед чем они молитвенно, в холуйском экстазе, складывают лапки. Может, просто боялись широкой огласки. Смелы они только тогда, когда уверены, что их жертвы будут молчать.

Посадили меня в унифицированный кабинет. Унифицированный кабинет тюменского экс-УБОП включает письменный стол, два стула (для опера и посадочного материала), шкаф, растение в кадке и портрет вождя на стене. Иногда компьютер. В моем кабинете было аж два стола — на втором как раз и стояло растение в кадке, - а на месте портрета был папирус с розово-золотистым декадентским ликом фараона Аменхотепа. Либо другого заведомо мертвого фараона, по всем деяниям которого истек срок давности.

Я не знал, что со мной будет, но беспокойства по этому поводу не было. Перед глазами вставали лица друзей — вернее, подруг. Почему-то только женские лица. Они смотрели на меня и больше всего я хотел, чтобы, когда я выберусь отсюда, они смотрели на меня теми же глазами. А еще, как обычно, я ржал там по всякому поводу. Ну не могу я сдержать иронии. «Надеюсь, ты был там лапочкой?» - спросила потом знакомая. Не был я лапочкой.

Возле растения лежал газовый ключ и ждал очередных клиентов. «Мы тут иглы под ногти не вгоняем!» - тоже ржал передо мной опер. «Ага, и газовый ключ тут типа для ремонтных работ», - улыбнулся я в мыслях.

Попав в привычную среду, опера перестали прикидываться паиньками, каких изображали во время обыска. Точь-в-точь как в мемуарах политзеков бериевской эпохи — и тогда НКВДшники вежливо, чтобы клиент не буянил, увозили людей, а по прибытии на Лубянку вся их вежливость улетучивалась.

Впрочем, вели себя опера по-разному. Кто-то строил из себя Нострадамуса и предсказывал мою судьбу: что прикончат они меня когда-нибудь по-тихому, свалят на нацистов, и преступление это, разумеется, не раскроют. Что сейчас посадят меня в камеру к уголовникам, или опять же к нацистам, где меня будут бить. Слова «уголовники» и «будут бить» повторяли они как мантру — хотя довольно глупо пугать уголовниками в стране, добрая часть которой отсидела, а другой доброй части еще предстоит.

Да и утилитарного смысла в этих страшилках не было: не просили меня ни в осведомители подаваться, ни клеветать на себя, ни явку с повинной подложную писать. Ибо рассматривали меня как нечто аномальное инопланетное, дрессировке не поддающееся, которое априори просить не о чем.

Еще вспомнили о каком-то опере, которого я якобы послал на х*й по телефону. На х*й я, кончено, мог послать — но образно, не словами «пошел на х*й», а более культурным эквивалентом. Хотя, если накануне каждого праздника пачками звонят менты, капают на мозги и зазывают на «беседы», то уж впору посылать и открытым текстом. Ибо достали вконец своими звонками.

Кто-то из оперов просто молчал, или от безделья болтал на отвлеченные темы — про ситуацию в мире, про типы армии, про Польшу или про изготовление кукол. Один попросил сделать куклу-мента. В любом случае, без присмотра меня в кабинете не оставляли — чтобы чего-нибудь не выкинул. Говорят, всякое тут было — и вены себе вскрывали клиенты, а один вообще с третьего этажа выпрыгнул, покалечившись в хлам.

Кто-то пускался в философствования, объясняя разницу между «хорошими ментами» и «плохими мусорами». А хозяин кабинета просил написать про него в интернете, что «вот он какой, простой русский мужик».

Опер Сережа Абышев играл в пытки. Глядя на жабью физиономию Абышева и вправду легко поверить, что это палач в двенадцатом поколении, генетически модифицированный. Схвативши газовый ключ, принялся он сжимать мне фаланги пальцев. «Ну, сука, ломай, хрен с тобой, заживет когда-нибудь», - прикинул я, глядя в глазки Абышева. Абышев, позажимав разные фаланги, дробить их так и не стал. Приставил ключ к носу — но тоже не стал ломать. Открыл шкаф, достал камуфлированную кепку, накинул мне на лицо, изображая, что хочет душить. И душить не стал, разумеется, хотя руки чесались. Дальше фантазия Абышева иссякла, и ушел он в раздумьях искать более впечатлительных клиентов.

В кабинете я просидел до вечера, не сходя с места и почитывая временами книжку. Ни о чем не просил. Поесть утром я не успел — глотнул пару чашек кофе во время обыска. Но ни голода, ни жажды не чувствовал. А если бы и чувствовал, то виду подавать было нельзя. У них нельзя ничего просить. Ни-че-го.